Да, но не раскрыться, чтобы больше получить, а раскрыться, потому что иначе не можешь…
К. М.: – То есть здесь нет корыстного стремления, здесь есть соответствие своей человеческой природе.
Ф. Г.: – И с годами у меня все больший трепет перед всем, что происходит, и греховность в себе, все то, что мешает быть и идти ко Христу, становится более ясной. Это касается не только поступков. Владыка говорит: надо исповедоваться прежде всего не только про поступки, но про то, какая или какой ты есть. И несмотря на это – сколько нам дано! Просто удивительно.
К. М.: – Я помню, где-то у Сергея Аверинцева есть такая мысль: он обращает внимание на один из гимнов, по-моему, Симеона Нового Богослова, где есть слова: «Мне все дано, но все это дар». То есть я обладаю всем, на самом деле, – но именно от Бога, а не от себя. И в этом смысле это и есть парадокс: что у меня все есть, но все это не мое.
Ф. Г.: – И все может быть также и отнято. Может быть, так и будет в жизни – что все будет отнято, как на последнем экзамене, по словам Иоанна (Крестьянкина).
К. М.: – У меня все есть как дар, но я должен еще этот дар усвоить. У меня все это есть, но как бы пока и нет, потому что я еще должен это принять. А чтобы принять, видимо, нужно как раз то, о чем вы говорите, – открыть сердце.
Ф. Г.: – Да. И принять, и делать. Владыка всегда говорил: если только молиться и все принимать, но не воплощать в жизни, то все это ни к чему. И это важно.
К. М.: – А почему вы сказали, что сейчас как-то особенно переживаете красоту Божией Матери?
Ф. Г.: – Недавно был праздник Успения, и я как-то особенно ярко ощутила величие Божией Матери. Когда Она взошла на небо, то все небо ликовало, и Ее свет был таким ясным… Сложно говорить о Божией Матери, пока мы не найдем свое личное обращение, какое-то слово личное… Меня, например, в семье называли Фрог [лягушка. – Прим. ред.]. А для Христа часто нет личного обращения, а только – Вседержитель, Царь мира… Это уже отстраненно немножко. И «Божия Матерь» – Она ведь и наша Мать… Я не очень люблю это обращение, «Божия Матерь», оно отстраняет от сердца как-то, но и фамильярно обращаться тоже нельзя. И недавно я особенно ясно ощутила Ее неописуемую красоту и свет. От этого еще больший трепет, но вместе с тем почему-то сердце больше открылось. «Мати Божия» мне легче говорить, чем «Божия Матерь»…
К. М.: – Понимаю, о чем вы говорите.
Ф. Г.: – Личное отношение… как вот я с вами могу говорить. Что-то лично между нами.
К. М.: – Может быть, даже не слово, а просто какое-то…
Ф. Г.: – Не слово, обращение…
К. М.: – Как, помните, в одном тексте у владыки – он рассказывает, что много лет служил Литургию, и только в какой-то момент обратил внимание, что в одной из священнических тайных молитв к Богу Отцу обращаются одним словом: «Ты». Без дополнения, просто: «Ты». И владыка говорит: ничего больше не скажешь!
Ф. Г.: – Да, именно так.
К. М.: – Мы немного поразмышляли о первой части книги, о встрече с собой, хотя это сквозная тема, которая проходит через всю книгу. Но вторая часть – «Встреча с Богом» – важнейшая тема для владыки.
Свидетельствую как журналист, что как только в разговоре, в интервью возникает словосочетание «встреча с Богом», то все, конечно, сразу вспоминают историю владыки, как он в четырнадцать лет прочитал Евангелие, как отец Сергий Булгаков читал им, подросткам, лекцию… У меня даже есть такое ненаучное наблюдение, что в современном православном дискурсе все, что касается темы «встречи с Богом», корнями уходит к этому эпизоду. Не будь этого эпизода в жизни владыки, может, мы бы сегодня про встречу с Богом так много бы и не говорили. Но это только мое интуитивное наблюдение. Однако у меня не было возможности никогда вас спросить: когда произошла ваша встреча с Богом в этом смысле? Та встреча, по которой жизнь делится на «до» и «после»? Или у вас такого не было?
Ф. Г.: – Не было. Единственное – когда меня крестили, здесь, в России, в 1975 году, я почувствовала, что с меня снялась какая-то большая тяжесть. Это было так явно – такая тяжесть, которую я даже не осознавала, была сразу снята! И даже сейчас думаю – это все на Христе лежит, Он эту тяжесть взял на себя. Может быть, это не встреча… У меня не было такой явной встречи, но, возможно, внутренний рост и с самого начала тоска по тому, чтобы быть с Христом. Владыка говорит, что это тоже встреча, потому что я не могла бы тосковать по Тому, кого еще не знаю. Не могу сказать, что это явная встреча, она больше выражается в тоске по Христу. И в доверии – удивительное доверие у меня к Нему. Я смотрю на свою жизнь – у меня было не очень легкое детство, и удивительно, что все-таки дано такое доверие ко Христу и людям. Я в один миг решила переехать из Голландии в Англию – не зная, где я буду жить, что я буду делать. И то же самое было, когда, уже в возрасте, переехала просто так, с одним чемоданом, в Россию, не зная, что будет. Какое-то доверие мне дано. Это тоже не моя заслуга. Кто-то в моем роду, наверное, очень доверял Ему. И в этом смысле я просто иду и иду… Мне кажется, что я знаю Его внутри, но явной встречи, как у владыки, у меня не было. Люди думают, что встреча – это все. Но это больше чем внешнее осознание, что стоишь перед Ним, – это метанойя (покаяние, перемена ума, греч. – Прим. ред.), сразу же или постепенно, всей жизни. Это внутренний переворот.
К. М.: – Владыка много раз рассказывал про свою встречу с Богом, о том, как он прочитал Евангелие, и в одном из рассказов есть, как мне кажется, очень важное продолжение. Он говорит, что после этого ему «хотелось только молиться», ничего другого не хотелось. И я спрашиваю себя – а я способен на такую же перемену? Я тоже про себя рассказываю, что у меня
